«Gattaccio! Scendi!»
Dallo studio, immersa nell’ennesima traduzione, sento le urla di Alessandra, la mia secondogenita, che inveisce contro Marlon, il micione ex-randagio, attualmente re del divano di casa.
Fuori, un timido sole settembrino scalda il vuoto della giornata senza Giorgio, il grande e ormai un uomo, partito per l’università: temerario, tenero, toccante.
Chi l’avrebbe detto che la sua mancanza avrebbe ferito con queste fitte che arrivano a tradimento? Non so se il dolore nasce dalla convinzione che ormai ha spiccato il volo e la vita non sarà mai più come prima, o dalla semplice angoscia degli anni che passano come lampi in un temporale estivo. E dal dubbio che questi figlioli non me li sono goduti, non li ho amati e cresciuti come avrei dovuto. Come avrei potuto.
Alessandra si è subito appropriata del nuovo ruolo di figlia unica, ruolo ambito per 16 anni e adesso tutto suo, perlomeno fino al ritorno del “big brother” per le vacanze.
I suoi umori si alternano tra la soddisfazione di avere finalmente soggiogato mami e papi, e la solitudine di chi non si era resa conto di quanto amasse il fratello. Adesso chi le spiegherà il latino? Più importante, chi le presterà il telefonino quando la sua scheda è scarica?
Sento dei passi avvicinarsi, gatto Marlon che protesta … «Mammina, hai visto quant’è carino? Senti, ma il tuo cellulare mica ti serve in questo preciso momento?»
Alessandra una soluzione l’ha trovata. E Marlon, dalle sue braccia, mi fissa con sguardo laconico.
| «Котяра! А, ну, слезай!»
Сидя в кабинете, погруженная в работу над очередным переводом, слышу вопли Алессандры, моего второго чада, обрушившуюся на бывшего представителя кошачей бедноты, а теперь короля домашнего дивана.
За окном застенчивое солнце согревает пустоту этого дня в отсутствие Джорджо, старшего сына и уже настоящего мужчины, отважного, ласкового, трогательного, уехавшего учиться в университет.
Кто бы мог подумать, что его отсутствие причинит столь неожиданно острую боль. Не знаю, появилась ли она от уверенности, что птенец выпорхнул из гнезда, и жизнь никогда не будет прежней, или от обычной тревоги за вереницу лет, проносящихся мимо со скоростью света. И от сомнений, что я не насладилась ими, не любила и не вырастила их так, как должна была. Как могла бы.
Алессандра сразу же освоилась с новой ролью единственного ребенка, ролью, являвшейся предметом ее вожделений все 16 лет, а теперь ставшей только ее, по крайней мере до приезда старшего брата на каникулы.
Ее настроение меняется от удовлетворения завоеванной властью над мамулей и папулей до одиночества неосознавшего, насколько сильно любила своего брата, человека. И кто сейчас поможет ей с латинским? Что еще важней, кто одолжит ей сотовый, когда на ее карточке не останется ни гроша?
Слышу, как приближаются чьи-то шаги, как ворчит кот Марлон... «Мамочка, ты видела, какой он милашка? Послушай, ведь твой сотовый тебе сейчас совсем не нужен?»
Алессандра-то выход нашла. И Марлон, устроившись на ее руках, смотрит на меня многозначительным взглядом.
|